Леди киллер [= Смертельные обьятия, Любовь до смерти ] - Мартина Коул

— Ладно, не беспокойся. Если только он у Макдугалла, я вытащу его оттуда и верну домой.

Как только Джульет пошла за выпивкой, Патрик снял трубку и набрал нужный номер. Он проучит этого Макдугалла! Подонок надолго запомнит!

Тони Джоунс болтал с Эммануэлем, когда в секс-лавку ворвались Патрик Келли и еще трое здоровенных амбалов.

— Как ты, Джонси? В порядке? — В голосе Келли звучали враждебные нотки, и Тони сразу их уловил.

— Приветствую вас, мистер Келли! Чем могу служить?

— Мне надо найти Джимми Макдугалла. И побыстрее. Прямо сейчас!

Тони Джоунс уставился на свои башмаки: не тот человек Джимми Макдугалл, чтобы его подставлять. Но и с Патриком Келли лучше не связываться! Наконец он решил, что Патрик опаснее, и набросился на Эммануэля:

— Ты что здесь торчишь, дубина, чего таращишься, а?! Ну-ка, ступай в служебку, приведи в порядок видеоленты или еще чем-нибудь займись! И смотри, не распускай свой длинный язык. Ты ничего не видел и ничего не слышал! Усек?

Эммануэлю не нужно было повторять дважды, и он пулей выскочил из лавки.

— Какой у нас нынче день? Вторник?.. Значит, Макдугалл дома — это возле вокзала Кингз-Кросс, сейчас напишу вам адрес.

Подойдя к прилавку, Джоунс нацарапал на клочке бумаги несколько слов и протянул Келли. Тот пробежал глазами написанное.

— Послушай, Джонси! Когда-то я к тебе хорошо относился, но сейчас ты внушаешь мне отвращение! Одно дело приторговывать всем этим дерьмом, другое — самому этим заниматься… — Келли передернул плечами, швырнул в Тони скомканным клочком бумаги, плюнул в сердцах и вышел вместе со своими амбалами.

Джоунс вздохнул с облегчением. Подумал было предупредить Макдугалла по телефону, но, поразмыслив, отказался от этой идеи. Пусть Патрик собьет с Макдугалла немного спеси, тем более что это ему ничего не стоит.

Оуэн сидел на диване и смотрел видеофильм. Ему все надоело: и его новая жизнь, и видик, и спиртное, даже сигареты! Да еще этот Джимми! Сперва прикинулся другом, а потом такое стал с ним проделывать, что Оуэн прямо-таки заболел. И теперь Оуэну отсюда не выбраться, как из тюрьмы!

Накануне вечером его повели к вокзалу Кингз-Кросс, и, пока его школьный приятель Джозеф вел переговоры с какими-то мужиками, Джимми крепко держал Оуэна за руку. За всю свою жизнь Оуэн ни разу не испытывал такого страха. Джозеф, дурачась, предлагал клиенту «цыпленка», то есть подростка. Мальчики, которым не было и десяти, назывались «весенними цыплятами» и стоили огромных денег.

Джимми сперва немного смущал довольно высокий рост Оуэна, но, стоило клиенту провести рукой по его лицу с нежной, шелковистой кожей, как сомнения исчезали. К счастью, Оуэн чувствовал недомогание, и Джимми задал ему трепку за плохое поведение. По крайней мере, это было лучше, чем идти куда-то с незнакомым мужиком. Конечно, все тело ныло от побоев, под глазом красовался синяк, но на какое-то время его оставили в покое. Довольно скоро Оуэн понял, зачем его сюда привели.

На экране появился во всей своей красе Сильвестр Сталлоне, с непосредственностью ребенка Оуэн упивался фильмом «Первая кровь». Сталлоне — его любимый актер. Видеофильмы, которые любил Джимми, Оуэну не нравились. В некоторых из них снимались и Джозеф, и сам Джимми, и другие ребята, зачастую совсем малолетки, вроде того мальчугана, которого Джимми держал взаперти у себя в спальне. Бедняга не переставал плакать, и приходилось включать телевизор на полную громкость, чтобы заглушить его вопли. Часто бывало, что Джимми приводил какого-нибудь мужчину прямо в свою спальню, и уж тогда несчастный малыш вопил целыми днями. Оуэн всего раз, и то мельком, видел его: полукровка с огромными карими глазами. Его снимали почти во всех видеофильмах, особенно нравившихся Джимми. Джозеф рассказывал, что во время съемок Джимми поил их виски, давал таблетки, и они смеялись и веселились. Но Оуэну было не до смеха. Ему до смерти хотелось домой, к маме. Он собирался провести здесь дня два, не больше, а уже прошло две недели. И Оуэна терзал страх. Его тошнило от пиццы и цыпленка, зажаренного по-кентуккийски. И вообще от всего. Особенно от Джозефа и Джимми!

— Опять ты смотришь это дерьмо? — нарушил размышления Оуэна громкий голос Джимми.

Он был в одних подштанниках, и Оуэн, с отвращением глядя на его заплывшее жиром тело, невольно запахнул свою несвежую пижамную куртку — ходить в собственной одежде ему не разрешали.

Джимми тяжело плюхнулся на продавленный диван и похлопал рукой по подушке.

— Иди ко мне, Оуэн! И не прячь глаза! Не раздражай меня. А то придется тебя наказать, а я этого не люблю. Мое дело — заботиться о вас. — Макдугалл не говорил, а прямо-таки пел, но Оуэн ничего, кроме отвращения, к нему не испытывал. Опять он за свое, этот Джимми! Пристает и пристает!

— Ну побалуешься ты со мной немножко, зато сколько денег получишь! Спроси хоть у Джозефа. Нет такого дня, чтобы я не дал ему десять фунтов. Пусть тратит, как хочет! А это целых семьдесят фунтов в неделю. Много ли ты знаешь ребят с такими деньгами? А мои все живут припеваючи. И маленькие, и большие. Парнишки постарше, крутые, очень любят меня. И если узнают, что какой-то молокосос тут выпендривается, чего доброго, разозлятся! — Не трудно было догадаться, что Джимми угрожает.

В это время в дверь постучали. Оуэн обрадовался, что теперь Джимми хоть на время отстанет от него, и тут же испугался. А вдруг это кто-то из крутых парней? Джимми схватил валявшиеся на полу брюки и, приглаживая на ходу волосы, пошел к двери.

До Оуэна донеслись приглушенные голоса, и в следующий момент Джимми вернулся вместе с мужчиной, одетым в черный костюм, с портфелем в руках. Мужчина улыбнулся Оуэну, и у того душа ушла в пятки.

— Мальчик здесь, сэр. Я запру дверь, потому что, как вам известно, дети везде суют свой нос. — Все это Джимми произнес тоном добродушного папаши, не переставая при этом улыбаться, и Оуэн снова почувствовал приступ тошноты. Мужчина, все еще улыбаясь, направился к спальне, в которой был заперт пятилетний малыш.

Когда-то дом этот, видимо, выглядел вполне импозантно и принадлежал одному владельцу, теперь же квартиры сдавались внаем. Общей оставалась только парадная дверь, а поскольку снятая Джимми квартира помещалась на первом этаже, посетители сразу попадали в гостиную. Столовая и буфетная превратились в спальни. Окна были забраны решетками еще в самом начале, когда шло строительство дома. Джимми принадлежала еще одна квартира, в полуподвале. Вообще их было у него множество, по всему Лондону. Смирись Оуэн со своим положением, его, возможно, перевезли бы в другое, более безопасное место.

Джимми впустил мужчину в спальню, а сам прошел на кухню за таблетками и виски. Из спальни доносились жалобные крики маленького узника, и Оуэн зажал уши.

Будь здесь мама Оуэна, знала бы, как помочь мальчику.

Уж она-то разделалась бы с этим Джимми! А его, своего любимого сына, увезла домой.

Погруженный в эти печальные размышления, Оуэн только сейчас заметил, что с экрана исчезло изображение — фильм кончился. С трудом сдерживая слезы, Оуэн думал о том, как больно будет этому мальчику, если с ним захотят проделать то же, что проделал Джимми с Оуэном.